Омнитравма глаза

Новый текст художника Алексея Боголепова посвящен визуальному восприятию. А точнее — отношению искусственного и естественного видения. Чтобы внести ясность, автор намеренно отказывается от концептов, привычных для традиционных «художественных» воззрений, и переходит к биологии.

---

Что по факту происходит, когда мы что-то видим? Если ответ на этот вопрос не синхронизирован с последними научными данными, то он неизбежно опирается на т.н. народную психологию. То есть, трюизм Гойи «сон разума рождает чудовищ» означает, что в отсутствие научной онтологии на первый план выходят субъективистские фантазмы и подставные понятия, как правило льстящие нашему видовому самосознанию. Теория фотографии густо заставлена такими фигурами: фотография как дверь в прошлое, прикосновение на расстоянии, свидетельство или свидетель, обвинение или искупление, урна с прахом, аффект, пунктум… Но фотографы работают с искусственным зрением, и тем важнее четкое понимание материальной конкретики зрения естественного. 

Ниже я на нескольких примерах напомню, что у визуального восприятия есть богатая научная онтология, которая с избытком покрывает все достижения субъективистского дискурса. Кроме того, научный метод имеет встроенный «пост-научный» механизм самоанализа и корректирует сам себя данными из собственной истории — и все это без отпочкования «science studies» в отдельную дисциплину. 

Базовой научной моделью зрения, которая уже успела серьезно внедриться в фолк-психологический комплекс, является частотная перспектива. Глаз в ней – это орган со светочувствительным медиумом, засекающим только очень узкий и в целом не примечательный сегмент электромагнитного спектра. По сути это онтология зрения как таргетированной доставки — мир приходит к нашим чувствам со скоростью света. Видящий организм, в свою очередь, может встретить его на полпути. Средовой и эволюционный аспекты проясняют детали и расставляют приоритеты внутри видимого участка.

Художница Памела Розенкранц (Pamela Rosenkranz) отмечает, что началось все с синего и зеленого, поскольку первые организмы, развившие светочувствительность, были водными, а через воду могут проходить только эти частоты¹. Мы до сих пор наиболее чувствительны именно к этим двум цветам, поэтому ясный день для нас желто-зеленый, а сумерки уводят все в синеву. 

Где-то в зоне интерфейса между наукой и народной психологией обитает еще одна модель восприятия — компутационная парадигма или компьютерная метафора, наследие послевоенной кибернетики. Вся терминология «информации», ее записи и обработки, вводов и выводов, входящих и исходящих сигналов — это ее вклад в наш язык. Это временная модель, и она тоже станет историей, как и предшествующие ей подходы к интерпретации живого тела — глина, телесные жидкости (гуморы), часовой механизм, двигатель. Компутационная парадигма подчеркивает, что зрение и мышление длительное время развивались бок о бок, совместно решая задачи отделения важного от неважного и акцентирования возможностей и рисков. Она активно используется, например, при моделировании процесса восприятия у нейронных сетей, и ее язык меняется вместе с прогрессом в этой области.

Философ Мануэль Деланда говорит о перцептроне — простейшем дизайне «видящей» нейронной сети². Взор перцептрона натаскивается на совершение правильных (или просто желанных) различий. В его случае зрение всегда не только ввод информации, но и тренировка, ведущая к появлению прото-репрезентаций, или устойчивых откликов на чувственные стимулы. Далее мы еще вернемся к этой гипотезе автоматического рождения символов. 

Совсем иное онтологическое поле открывает версия о происхождении зрения от фотосинтеза, точнее о фотосинтезе как древнем, первичном зрении. Химическое сходство действительно налицо: пигменты лютеин и зеаксантин, присутствующие в клетках сетчатки глаза, играют важную роль в фотосинтезе. Если соли серебра в традиционном фото процессе (искусственном зрении) усиливают свет, то эти антиоксиданты наоборот «успокаивают» молекулы хлорофилла, не давая ему перегреться от постоянно поступающей энергии фотонов. Аналогичную роль они выполняют и на сетчатке — голландская исследовательница

Витске Маас описывает их как противоокислители, защищающие от химического заражения, порчи или «коррупции глаза»³. Она делает вывод, что суть зрительного механизма — не доступ к свету, а скорее ограничение его безжалостной силы, блокировка и фильтрация: «глаз защищает себя как лист». По этой версии глаз млекопитающего и зеленая кожа растения принадлежат одному эволюционному эпидермическому континууму. То есть, несмотря на то, что современная физиология глаза делает его направленным органом, он наследует паноптической, амбиентной модели восприятия, впитывающей свет отовсюду.

Отголосок этого наследия — неразборчивость и гедонистическая открытость светочувствительного медиума, постоянно находящегося на волоске от ожога и вынужденно полагающегося на сложный механизм самоограничения. Глаз не берет только то, что ему нужно — он берет все без разбора, а уже затем ограничивает себя химическими и мышечными «диафрагмами». Если фотосинтез амбиентен, то в гипотезе о происхождении зрения от пищеварения, изложенной Томасом Мойниханом, представлено другое понимание, основанное как раз на направленности. Ключевая точка здесь – гаструляция, процесс образования первичной полости на ранних стадиях развития эмбриона животного, когда сферическая бластула становится завернутой внутрь гаструлой.

Эта полость, цело́м, в дальнейшем становится пищеварительным отсеком и вместилищем внутренних органов, т.е. кишка появляется задолго до формирования хорды и нервной системы с ее репрезентационным функционалом. Мойнихан позиционирует эту теорию как прививку от «интерфейс-шовинизма», напоминающую, что глаз главным образом обслуживает рот, а пространство и время — это симулятивный второй мир, всплывший из субстрата первого, гастрического ур-мира⁴.

Появление ротового отверстия разбивает равномерную амбиентность зародыша, его «первичный радиальный коммунизм», и создает ориентационную ось перед-зад, вдоль которой затем выстраивается двусторонняя симметрия тела. Когда органы чувств наконец развиваются, они кучкуются ожерельем вокруг горловины, образуя «лицо», совершенствующее и упрощающее поиск еды. Происходит блокировка периферии и образование конического поля зрения, или сфокусированной, направленной, голодной «перспективы».

То есть, в самой направленности пищеварительной системы уже заложено прото-мировоззрение – навигация, охота, выборочное движение ко власти над окружающим ландшафтом (фигура «добычи» интуитивно знакома многим фотографам). Лица, говорит Мойнихан, это хищнические «маркеры летальности», а зрение – первоисточник насилия. Акцентирование одной оси симметрии и развитие у организма ориентации приводит к еще двум последствиям.

Во-первых, это появление целеполагания, в том числе в его продвинутых формах — отложенном удовольствии и использовании инструментов.

Во-вторых, направленность создает для тела модель временного измерения: ось позвоночника становится стрелой времени. Разница между передом и задом – это разница между прошлым и будущим, а будущее — это добыча, предстающая перед нашим лицом. Сам Мойнихан признает, что эта гипотеза спекулятивна и граничит с «вопиющим злоупотреблением аналогиями». Впрочем, у нее есть проблемы и посерьезнее: на ее примере как раз можно испытать «пост-научную» критику, опирающуюся на интеллектуальную историю научного метода.

Дело в том, что тезис о гаструляции зрения воспроизводит теоретическую конструкцию, известную как рекапитуляция – убеждение, что живой организм в своем эмбриональном развитии повторяет все стадии развития жизни на Земле. Такой взгляд был популярен в XIX веке, но с тех пор был дискредитирован как псевдоморфизм. Точечные сходства у эмбрионов всех животных действительно имеются, но подмены и исключения стадий и даже оборачивание направления морфогенеза вспять наблюдаются слишком часто. Помимо фактического несоответствия данным, рекапитуляция вводит и более тонкие формы антропоморфизма и телеологии, детально разобранные Робином Маккеем в сборнике «Спекулятивная Эстетика»⁵.

Рекапитуляция подразумевает, что каждое ощущение — потенциально эхо другого, древнего ощущения, переданное нам через филогенетическую память. Причем как органы чувств, так и сопровождающие их символы, теоретические конструкты и эстетические установки являются мостами в докембрийское прошлое. Эстетика — не продукт субъектности, а зашифрованный артефакт материальной истории: «море — не символ матери, мать — символ моря». Опираясь таким образом на биологию опыта, мы культивируем принадлежность ко вневременному «кошмарному сообществу» живых организмов, видящих одним зрением и объединенных опытом общей биотравмы.

Более того, ничто не мешает включить в охват археоэстетики и минеральный уровень — геотравму, где составляющая нас материя равнодушно переживает воспоминания литосферной переплавки, нуклеосинтеза, и сдавливающей аккреции прото-планетарного диска. Логическое завершение этого вектора — «травма всего», травма самого факта существования, вынужденного, in-your-face контакта со склеенной абы-как вселенной. Эта омнитравма, генератор всех субъективистских переживаний, уже практически неотличима от виталистской онтологии всеобщей взаимосвязи — а значит, велика вероятность, что это не травма, а фантомная боль, онтологическая апофения.

Даже сама формулировка «травма от всего» — слишком явное переигрывание, как травма от отсутствия какой-либо травмы. Ее душность и утомительность сигналят о близости лимитов субъективистского самоедства. Замечу, что ни один из авторов, приведенных здесь, не является ученым — это художники, философы и теоретики, обрабатывающие научные открытия. Сама наука почти не занимается онтологией напрямую, однако онтология следует из всего, что наука делает. Например, она предоставляет изобилие информации о контингентных факторах, влияющих на наше визуальное восприятие. При этом она постоянно отшелушивает от себя сухие чешуйки мертвых концептов, которые или переходят в поле народной психологии, или вовсе отправляются на свалку истории. То есть, потребность увидеть само ви́дение не изнутри нас, а вообще «из ниоткуда» возникает как побочный эффект повышения эффективности научного метода. Это подразумевает едва ли возможный с учетом органического инструментария объективный глаз – глаз ни от чего не страдающий и ничем не питающийся. Полагаю, именно эта задача доверена искусственному зрению.   

Автор: Алексей Боголепов

Примечания:

1. Rosenkranz, P. Jen, Jeans, and Genes. Urbanomic Document 015. Urbanomic, 2016.
2. Delanda, M. Philosophy and Simulation: The Emergence of Synthetic Reason. Continuum, 2011. P. 85.
3. Maas, W. The Corruption of the Eye. On Photogenesis and Self-Growing Images. Supercommunity, e-flux, 2015.
4. Moynihan, T. The Gastrulation of Geist: or, an Extended Meditation upon the World-Historical Connection Between Digestion and Simulation. Vast Abrupt, 2018.
5. Mackay, R. Neo-Thalassa: A Fantasia on a Fantasia. Speculative Aesthetics. Urbanomic, 2014.

Теги: #теория